Там, где рождаются реки
Это
было примерно в 1989 году. У меня тогда
начало появляться желание залезть на
Килиманджаро. Самую высокую вершину
Африки. Почему-то ярко отложилась в
голове фраза Хэмэнгуэя. О том, что
в снегах Килиманджаро, на высоте 5000
метров нашли умершего леопарда. В
то время еще был Советский Союз. И, на
каждый чих нужно было разрешение. Это
было всосано с молоком матери. Мысленно
я себе представлял, что тот, кто будет
давать разрешение, спросит: - "А на
какие вершины ты еще поднимался, прежде
чем лезть на шеститысячник?". Чтобы
было что ответить решил сначала залезть
на местные вершины. Начал собираться
на Мунку-Сардык. Три с половиной тысячи
метров. И вдруг, однажды, ночуя на
метеостанции на Комаре, увидел на
карте самую высокую верщину Хамар-Дабана.
Гора Хан-ула. Ни от кого не слышал,
чтобы он туда ходил. Компьютеров и
интернета тогда еще не было.
По карте, двухкилометровке, это было
совсем рядом. Не долго думая собрал
рюкзак и вперед. Был ноябрь или декабрь.
По Утулику тогда бегали марафон. Была
лыжня. До Шубутуя добежал быстро.
Дальше вверх по Шубутую тоже была
охотничья лыжня. Вдоль лыжни капканы.
В одном соболь, уже замерзший. Переночевал
в охотничьей избушке. Дальше по карте
был указан почтовый тракт. Времен
Петра Первого. Следы тракта действительно
встречались. Снегу было
много. На подъеме перед выходом на
“Патовое плоскогорье” увяз. Снегу
по пояс. Силушка еще тогда была не
меряна. Часа через три после такой
тропежки прошел метров двести-триста.
В конце концов выбрался наверх. Как
будто-бы вынырнул в космос. Все
время был лес, ветки лезли в глаза. И
вдруг, все расступилось. Необъятные
пустынные просторы. Покрытые снегом.
Патовое плоскогорье. Сел отдохнуть,
перекусить. Да, и подумать... крепко.
100 метров в час... Пришлось отступить.
Вернулся ночевать в охотничью избушку.
Потом домой. Решил ждать наста. Когда
снег не будет проваливаться.
Вот и февраль. Наст появился. Жебраускас
на день рожденья делает себе иглу.
Жилище такое. Из снежных кирпичей.
Какие-то дела не отпускают. Март...,
апрель... все никак не вырвусь. Вот уже
первое мая. В городе снега уже нет.
Майские праздники - последний шанс в
этом году. Ночью и рано утром наст еще
должен держать. Рюкзак
“под завязку”. Пила, топор, котелок,
палатка каркасная, одеяло пуховое,
мясо поджаренное и залитое салом...
Кажется взял все необходимое. На
метеостанции трое мужиков отговаривают.
Лавиноопасное время. Проводили меня
до перевала “Чертовы ворота”. Убедились
что лавину я не спустил.
Крутой спуск к Утулику. Дальше срезал
большой крюк по охотничьей лыжне и
вышел на Шубутуй. Охотник уже закончил
сезон и вышел из тайги. Вокруг избушки
вытаяли на солнце оскалившиеся головы
кабарожек. Зрелище не для слабонервных.
Как будто замок людоеда. Идти легко.
Щубутуй вскрылся. Но, по берегам широкие
забереги. Как по тротуару. Переправы
у прижимов не простые. Но не опасные.
Вот Шубутуй и кончился. Здеь еще одно
зимовье. Переночевал.
Дальше подъем на Патовое полоскогорье.
Передо мной три распадка. В прошлый
раз была лыжня охотника. Теперь нет
никаких следов. Долго кручу карту,
компас. Наконец решаю идти в левый.
Часа через два понимаю, что ошибся.
Это не почтовый тракт. Но, как говорится,
легких путей мы не ищем. По очень
крутому склону поднимаюсь наверх.
Да... Надо было правее. Ну обратно уже
не пойду. Вперед. Тем более, что уже
видно Хан-улу. Передо мной марсианский
пейзаж. Белая пустыня. Ни одной темной
точки. На горизонте видно вершину.
Наверное это Хан-Ула. Катиться по насту
хорошо. Но необычно. Десятиметровый
спуск кажется стометровым. Взгляду
не за что уцепиться. Падаешь.
Проваливаешься глубоко под наст. И
видишь, что это как раз те самые
лавиноопасные склоны, про которые
предупреждали на метеостанции.
Выбираешься из снега и дальше. Впереди
все кажется ровным. На самом деле
ровная тропа осталась правее. А
мне пришлось пересечь несколько долин.
Это дополнительный спуск, и дополнительный
подъем. Весь дневной
маршрут видно как на ладони. Впереди
появляется маленькая черна точка. Иду
к ней. Через несколько часов это
оказывается одинокая лиственница.
Маленькая и корявая. Привязываю к ней
один доллар. На погоду. Тогда я уже
начал подкапливать валюту для поездки
на Килиманжаро. Жил я в коммунальной
квартире. "Воронья слободка".
Лихие соседи. Да, и время было, как
сейчас называют, "лихие девяностые".
За 10 лет похоронил я из квартиры 8
человек. И оставить мне ее (валюту)
было негде. Поэтому прихватил с собой.
Прочитал про Патовое плоскогорье, что
это “Кухня погоды”. После этого мне
с погодой всегда везло. На ночь спустился
до зоны леса. Развалил остатки старого кедра с
выгнившей сердцевиной. Получился
деревянный пол под палатку. "Кедровый
паркет". Хотя собирался
долго. Не взял темные очки. С радостью
нашел в зимовье на Шубутуе кем-то
брошенные очки. Сейчас яркое солнце.
Белый искрящийся как электросварка
снег. Надел очки. Радость была
преждевременной. Очки были настолько
затерты, поцарапаны, что были абсолютно
непроницаемы. Пришлось выкинуть.
Хан-ула приближалась. Началась метель.
Перед подъемом на вершину. Поставил
палатку на перешейке. В палатке тепло.
Уютно шипит примус. Тает снег. Вкусный
ужин. Утром проснулся от боли в глазах.
Солнце уже встало и жарило через
палатку и через закрытые веки. Ветер
не утихал. Казалось, что он хочет
сбросить палатку куда-то вниз. Закрыл
глаза руками. Проснулся от того-что
пальцы разошлись и солнце обожгло
глаза. Ничего не пойму. Ничего не
видно. Глаза не открываются. Можно
открыть только раздвинув веки руками.
Веки опухли. Толщиной с мизиннец.
Сделал примочки народным средством.
Красный цвет палатки мучителен. Палатка
в горах такой не должна быть. Нужна
зеленая. После еды наваливается сон.
Просыпаешься от голода. Так продолжалось
три дня. Пока не кончился керосин.
Ветер продолжал трепать палатку.
Глаза стали смотреть. На лицо натянул
кусок марли. Щетка отросла на подбородке
и на месте лысины. Получилось как
застежка-липучка. Очень удобно
натягивать марлю. Снаружи
палатки ветер оказался не таким уж и
страшным. Собрался и пошел вверх. На
вершине металлическая вышка. На уровне
второго этажа обшита досками. Внутри
кровать, печка. Как жаль ... Три дня жил
рядом с домом. Обидно, что никто из
старых туристов не подсказал, что на
вершине Хан-улы есть дом. Из камней
выложены брусверы, окопы, огневые
точки. Разбросаны огромные конденсаторы,
другие радиодетали. Внимание привлекла
общая тетрадь. Открываю. Дневник
посетителей. Оказывается это не
Хан-ула.
Это вершина 2310. Группа туристов
пять лет назад пришла сюда с Хан-улы.
Выскакиваю на улицу. Ветер вырывает
карту из рук. Кручу компас. Нахожу
нужное направление. И вперед.
Как вскоре выяснилось надо было правее.
"Гладко было на бумаге, да забыли
про овраги". Впереди огромная долина
какого-то притока. Опять спуск-подъем.
Иду на вершину строго по компасу. Ветер
и сильный снег. Видимость 10 метров.
Вышел прямо на триангуляторную вышку.
Какой молодец. Наконец-то вершина
взята. Можно присесть “перекурить”.
Взгляд падает на металлическую
табличку. На ней выцарапано “Ягельный”...
Достаю карту. Ветер. Я центре снежного
вихря. Крепко держу карту, чтобы не
улетела. Да. До настоящей Хан-улы
еще день ходьбы. На ночевку
спускаюсь в зону леса. Вершины кедров
по колено. Чтобы сорвать шишку надо
нагнуться. Представляю как тут идти
когда наст начнет проваливаться. На
ветках пихт вижу странные пеньки
торчащие вверх. Загадка. Неужели шишки
у пихты растут вверх. Не может быть.
После этого похода года два искал
пихтовые шишки. Нашел только в итернете.
Оказывается действительно шишки
растут вверх. И снизу их не видно. На
землю не падают. Осыпаются чешуйками.
Поэтому даже под очень старыми пихтами
нет шишек. Ощущение инопланетности
только усиливается. За пять дней ни
одной живой души. Ни птиц, ни зверей.
Ни консервных банок, ни костровищ.
Утром попался след зайца. Направление
совпадает с моим. След привел прямо
на вершину Хан-улы. Нет ни травы, ни
кустов. Чего тут надо зайцу?... На вершине
бетонный столбик. Надписей нет. C
вершины открылся прекрасный вид.
Вершина господствующая. C погодой
повезло. Если верить иркутскому
путешественнику-писателю Воробъеву,
это редкая удача. Теперь
надо возвращаться домой. Взять два
перевала. Которые еще надо найти.
Перевал Бари и Лангутайские ворота.
Потом по р. Лангутай до железной дороги
. На электричку. Солнце жарит нещадно.
Но мне не страшно. Я закутан марлей.
Спустившись с Горы нашел остатки
прошлогоднего костровища. Напиленные
дрова. Встретить следы людей было
приятно. В голове постоянно ""щелкал
компьютер"". Сверял карту и местность.
Туда или не туда иду. Тревога за
правильность маршрута не утихала
после двух ложных подъемов на Хан-Улу.
Вечером стал на ночевку.
А, теперь, – как рождаются реки.
Встал поздно. Солнце уже начало
пригревать. Развел костер. Поставил
вариться завтрак. Вокруг склоны белого
снега, все больше и больше пропитываюшегося
водой. Вдруг звенящая тишина взорвалась.
Посреди долины снег взорвался фонтаном
воды. Появился ручей. Потом поток воды
стал больше и больше. Шум как от
товарного поезда. Середину долины
прорезала сверкающая на солнце
река... Идти стало тяжело.
Наст начал проваливаться. Выискивая
путь на перевал получше обратил внимание
на то, что иду по следам. Размером с
ладонь. Кошка размером с меня. Снежный
барс. Тоже часто проваливается. Петляет.
Выискивает наст потверже. Компания
не очень приятная. Но, другого пути
нет. След сделал петлю и поднялся на
выступ скалы нависающий над своим же
следом. Здесь зверюга лежал долго.
Снег подтаял. Ждал чего-то или кого-то.
Я шел медленно. Вид у меня, наверное,
был, мягко говоря, необычный. Если не
сказать устрашающий. Через неделю
похода заглянув в зеркало каждый сам
себя устрашится. Я был не брит, пострижен
наголо, замотан куском марли. Снежный
барс решил не связываться. А может
терпения не хватило меня ждать.
Стартовый энтузиазм у меня уже
прошел. Сломалась лыжа.
Размокла. Потеряла упругость. Снег
тает. Переставил крепление на половинку
лыжи. Потом сломалась и вторая лыжа.
Проделал уже знакомую операцию. Наконец
Лангутайские ворота. На южном склоне
снега поменьше, на северном побольше.
Сразу с перевала снежный участок.
Метров пятьдесят. Попробовал съехать
на лыжах. Проскочить ходом. Посередине
провалился с головой. Снег напитан
водой. Схватывается как цемент. Выбрался
на поверхность. Пробовал и ползти, и
катиться. Никак. Хоть плачь. Барахтался
часа два. Половинки лыж сломались
пополам. Переставил крепления на
четвертинки. Через километр выкинул.
Разницы не было. Что без лыж, что с
такими лыжами. По Лангутаю набитая
тропа. Но ее не видно. Все время куда-то
исчезает. Приходится ломиться через
чащу. Дело к вечеру. Охота
кушать. Охота отдохнуть. Снять промокшую
одежду. Залезть в пуховое одеяло.
Склоны такие крутые, что поставить
палатку негде. Стемнело. Настал вечер.
Потом пришла ночь. Стало светлее.
Выглянула луна. Я все иду. Как медведь
высматриваю просветы в непроходимой
чаще, прежде чем сделать шаг. Наконец
ровная площадка. Справа пришел приток.
Река Голая. Летом кто-то делал баню.
Остался каркас. Ставлю палатку . И
спать. Как сладко уснуть после трудного
дня. Проснулся от голода. Сало, сухари
уже кончились. Пшенная каша тоже очень
вкусно. Теперь тропу
видно все чаще и чаще. Все-таки почтовый
тракт. Когда-то был. Вот уже и человеческие
следы. На тропе шкура медведя.
Свежеснятая. Самого медведя уже унесли.
На солнечных склонах если по сухой
траве провести рукой. Штук пять клещей.
Кишит. Но, к капроновому костюму не
прицепляются. Вот и станция.
Электричка уже ушла. Придется ждать
сутки. Прошло девять дней. Одну вершину
взял. Дальше Мунку-Сардык, Эльбрус. И
можно отправляться на Килиманджаро.
Ангарск 18.05.2009
|